есть слабое место. Только его нужно найти. А потом бьешь, бьешь, бьешь... Вытащу. Пять месяцев у меня. За волосы, если
понадобится. Того, чего другие боятся или стесняются, я не боюсь. Меня ничем не смутить. Я изнанку жизни не просто видел,
я ее руками трогал. Я не страдаю вашими комплексами и сомнениями. Ничем не страдаю и дерьма не боюсь. Хотя чистоту
уважаю. Вот ее жених постеснялся, видишь. Ему надо, чтобы стерильно все и красиво было. Весь из себя порядочный,
прилизанный, и мораль не помогла. Бросил девочку. Не пережила его цельная сознательная натура такого происшествия,
побоялся, что замарается. Где его ценности? Вот так-то. Не помогла мораль. А у меня нет морали. Ничего нет. У меня
только мои желания. Хочу делаю, хочу не делаю. Все свободны. Что хочу — то получаю. Говоришь, хочет она, чтобы я ее
добил? За этим пришла? Ну так, любую другую я бы добил. Мне не жалко. А ее не хочу. Вот другую – запросто. Угроблю, если
так надо. Потому что мне на всех пох-рен. Никого не жалко, а ее жалко. Не должно быть с ней такого, не заслужила. Не боюсь
я, — улыбается, будто не зубы обнажает, а клыки, — это тебе нужно бояться. Ты же психолог — вот и бойся. У тебя каждое
слово на вес золота. А я не психолог, не психотерапевт, не Бог. Мужик я. И у Мармеладки моей проблемы. Обидел ее кто-то.
И мне это не нравится.
Алёна тихо переводит дыхание.
— Это хорошо, что тебе ее жалко. Жалость – человеческое чувство. Очень хорошо, что ты это испытываешь.
— Наверное. Если она перестанет меня боятся, больше никого в жизни бояться не будет.
— Вытащишь ее, потом что?
— А потом, — помедлил он с ответом, — потом отпущу ее. Потом она заживет нормальной жизнью. Перестанет спать с
женатыми мудаками. Будет жить жизнью, которой должна жить хорошая девочка. Переживет все, забудет, выйдет замуж за
интеллигента и родит интеллигента. Как всегда мечтала.
— Как ее зовут? — только теперь спрашивает Алёна.
— Рада.
— Красивое имя.
— Она и сама красивая.
— Да?
— Да. Шикарная. Роскошная. Идеальная. Очень следит за собой. Спортзал, салон красоты. Все как надо. С виду никогда не
скажешь, что с ней произошло что-то подобное.
— Все правильно, — кивает Шаурина. — Замарали твою хорошую девочку, надругались. Вот и чистится, отмывается. Чтобы
идеально все было, безупречно. До сих пор отмывается.
— Она юбки не носит. А я хочу, чтобы носила.
— Наверное, тогда в юбке была.
— Целоваться не любит.
— Спроси ее. Может, насильники ее целовали? Это очень важно.
— Она многого не помнит.
— Да, — тихо подтверждает Алёна. — Крайняя степень шока. Если акт насилия был особенно жестоким, психика частично или
полностью блокирует воспоминания. Но это не спасает от разрушения и всех последствий.
— Нужно, чтобы она все вспомнила?
— Я не могу тебе этого сказать. Это должен решать ее психолог. Все очень индивидуально. С каждой жертвой своя
методика. Очень индивидуально. Но к психологу она не пойдет.
— Почему?
— Она уже ходила. Но цикл прервался. Ей не стало лучше. Она теперь не поверит и не пойдет.
— Что? — спрашивает Артём, замечая что-то странное в ее взгляде.
— Вот ты пришел, потому что веришь мне. Думаешь, что я дам тебе ответы на твои вопросы. Дам готовое решение. А я
ведь так тебе ничего не сказала. Ничего конкретного.
Да, она не сказала ему ничего конкретного, но все ответы у него уже есть.
— Страшная ты женщина, Алёна Шаурина. Я такого никому не рассказывал. Про себя. Как Шаур с тобой живет?
— Счастливо, — чуть улыбается. — Я же Шауру не психолог, а жена. Я и тебе не психолог, я твой друг. Ты забыл? Друг на
один день.
— Как ты его, а?
— Не-е, не я его. Он меня, — смеется Алёна. — Звони, Артём. В любое время звони. Мало ли, поговорить захочется.
Штормить будет.
— Кого?
— Ее. Тебя. Вас.
— Меня – нет.
— Ну, ее, — пожимает плечами. — Ты же не думаешь, что она теперь будет покорно ждать тебя дома. Сейчас ее сорвет. Ты
же с нее кожу содрал.
fima 16.03.2015 01:10 » Глава 12
Бить будете, папаша?
«Собачье сердце»
Уже стемнело, а Артём все никак не мог дозвониться до Дружининой.
И ведь не отключен же телефон, а просто она трубку не берет. Что, впрочем, становится уже чем-то привычным, но от
этого не делается менее раздражающим.
Гера уже съездил к ней домой. Там ее, конечно, не нашлось. В окнах свет не горел. Машину она сегодня не трогала. Это,
само собой, не доказательство, что Рады нет в квартире, но на этот раз Гергердт был уверен, что дома ее действительно
нет. Не будет она после всего, что случилось, сидеть дома. Не будет. Точно сорвется, — он же помнил ее состояние. Самому
упиться до потери сознания хотелось, что уж про нее говорить. А упиться Радка только с Наташкой может, больше у нее
никого нет. А та и счастлива будет составить компанию. Самый лучший проводник без страха и упрека для той, кто пить-то не
умеет. Наташка, так и быть, возьмет на себя святую обязанность — научит. Гергердт даже не представлял, что с ней
сделает, с этой безмозглой овцой, с Наташкой.
Наливает себе убойно крепкий кофе, садится на высокий стул. Щелкает зажигалкой, прикуривает сигарету и в очередной
раз набирает Радкин номер.
Ох, как же бесит эта ее манера не отвечать на его телефонные звонки!
Набирает Иванова.
— Валера, ну что? — спрашивает, не вынимает сигарету изо рта.
— Ищем, — отвечает Валера. Как всегда, радует своей лаконичностью и отсутствием глупых вопросов. Но еще не радует