Рада отворачивается. Глубоко затягивается, запивает вишневый дым апельсиновым соком.
Гера. Душу выжрет и не подавится. Она же ему поверила. Он рассказывал, а она верила, что так все и было. У него низкий и
глуховатый голос, и когда Артём говорит, то ярко выделяет «ж» и «ч» — очень запоминающаяся манера. Такую не спутаешь.
Она заслушалась его интонацией и поверила.
— Врешь, — вдруг резко говорит Дружинина и смотрит ему в глаза. Они темные, в них ничего не отражается. — Врешь ты, —
повторяет уверенно. — Есть у тебя Юрьевна, и копаешь ты ей картошку. Или кто-то копает по твоему приказу. — Делает
внушительную паузу. — Гера? Зачем это все?
— Хочу, чтобы ты была со мной, — отвечает прямо.
— Зачем?
— Надоели шлюхи.
— Была с тобой – как?
— Как хочешь. Сколько хочешь.
Рада не смеется, не язвит, не смущается. Твердо смотрит ему в глаза. Думает.
— А вдруг у меня есть мужчина. Тебя это не беспокоит? Ты даже не спросил.
— Нет, меня это не беспокоит. Ты будешь со мной, потому что ты этого хочешь.
— У меня есть мужчина. Я не буду с тобой.
— Начальник вашей аудиторской конторы, с которым ты спишь? Этот? — мягко уточняет он и, уводя смеющийся взгляд
вперед, тянется к бокалу.
Ни упреков, ни возмущений, ни удивления. Рада — сама безмятежность. Но, когда подносит сигарету к алым губам, пальцы
мелко подрагивают.
— Не копайся в моей жизни. Если тебя что-то интересует, спроси, я расскажу сама.
— Давно ты куришь?
— Года четыре. Пять. Что-то около того, — пожимает плечами.
— Зачем начала?
— Побаловалась, понравилось.
— Куришь, но не пьешь. Почему?
— Я не сказала, что совсем не пью. Очень редко выпиваю. Какие-то вопросы у тебя мелкие, — говорит с прохладцей и
улыбается.
— А я и не тороплюсь. Успеется. Завтра улетаю по делам. Вернусь к выходным. Не планируй ничего, я позвоню…
…Он привозит ее к дому без пятнадцати двенадцать.
— Пока, — коротко говорит она, не зная, что еще сказать.
Выходит из машины. На улице ёжится от ветра, плотнее стягивая воротник пальто.
Немного позже сидит в кровати, как всегда, завернувшись в одеяло, смотрит телевизор, но картинка не тает перед глазами.
Несмотря на усталость и позднее время, сон не идет.
Дружинина нерешительно берет в руки телефон, но смс-сообщение пишет очень решительно:
«Любимая книга, Артём?»
«Мастер и Маргарита».
Получая ответ, вздрагивает и косится взглядом на прикроватную тумбочку. Там лежит книга Булгакова. Та самая. «Мастер и
Маргарита». Ее любимая. Время от времени она ее перечитывает. Открывает на любом месте и читает.
«Спокойной ночи».
Куда ты там собрался улетать? Останься там навечно, Гера. Исчезни из моей жизни. Исчезни так же быстро и неожиданно,
как и появился.
«Приятных снов».
Два слова, и грудь разрывает от непрошенного тепла. Два ничего не значащих, привычно бессмысленных слова. Она точно
идиотка.
Гера, изыди.
fima 27.01.2015 13:45 » Глава 3
Кушано достаточно. Всё испытал, с судьбой своей мирюсь
и, если плачу сейчас, то только от физической боли и холода,
потому что дух мой ещё не угас… Живуч собачий дух.
«Собачье сердце»
— Как ты можешь есть эту дрянь? — Лариса Григорьевна медленно входит на кухню. Женщина благоухает после ванны. От
нее приторно пахнет чем-то экзотическим и сладким. Она мягко потирает руки, чтобы в них впитался крем, усаживается на
стул, поправляя длинные полы шелкового халата, и берет чашку чая.
— С большим удовольствием. — Рада не отрывается от книги. Читает и ест бутерброд с селедкой. Бородинский хлеб и
селедка в майонезно-горчичном соусе – чудо из чудес. Но мама этого не понимает. Мама много чего не понимает, но с ней
лучше не спорить, ибо себе дороже.
Желание спорить у Рады давно пропало, и ее совершенно не беспокоят ни пренебрежительно искривленные губы, ни
высокомерно вздернутая бровь матери.
Ах, если бы знала Лариса Григорьевна, как отчаянно портятся ее аристократические черты лица в минуты такой душевной
суеты.
— Не терплю этот запах. — Женщина морщит красивый прямой нос. — От него потом невозможно избавиться. Вонь, как… —
красочно фыркает и запивает свое возмущение фруктовым чаем.
— Как от портовой проститутки, да, мама? — тоже делая глоток сладкого чая, говорит дочь без смеха и иронии. Отчего слова
звучат еще более язвительно. Саркастично до зубного скрежета.
— Господи, где ты такого нахваталась?
— Да черт его знает. — Задумчиво переворачивает страницу. — Спрашивай, мама. Что ты хочешь у меня спросить.
— То, что мне рассказал отец, это правда?
— Возможно да. А может быть, и нет. Смотря что тебе рассказал отец.
— Про тебя и того… — Лариса Григорьевна замолкает, тщательно подыскивая определение, которым назовет Артёма
Гергердта. Просто произнести его имя-фамилию ей невероятно трудно, это кажется неправильным. Но другие слова не
находятся. — Про Гергердта. Вячеслав сказал, что ваша компания проводила у него на предприятии аудиторскую проверку,
и вы случайно узнали друг друга. Это правда?
— Да, мама, чистейшая, — отвечает Рада, тайно усмехаясь: так вот, какую историю придумал Гера. Что ж, богатая у него
фантазия. А главное, звучит так правдоподобно, что в это и она сама легко может поверить.
— Как ты только позволила, чтобы этот уголовник пришел к нам домой? — Голубые глаза матери блестят непримиримым
холодом.
В детстве такой взгляд Раду к месту примораживал, сейчас уже нет. Видимо, Лариса Григорьевна так долго думала о