Перерыв на жизнь - Страница 39

К оглавлению

Алёна убирает грязную посуду и вновь садится на место.

— Я не буду тебе рассказывать про синдром травмы изнасилования. Скажу только: не существует неуместной реакции на

изнасилование. Сейчас ее поведенческие реакции — физические, эмоциональные — относятся к форме

посттравматического стрессового расстройства. Они развились вследствие столкновения с угрожающим жизни событием,

понимаешь? Все ее реакции — уместны. Но здоровому человеку этого не понять. Здоровому человеку ее не понять. Она

пять лет с этим живет, там все запущенно. Я сейчас, наверное, неправильно скажу. Непрофессионально. Травма есть

травма… Но… Групповое изнасилование – это намного страшнее, чем просто изнасилование. Не могу даже сказать тебе,

насколько страшнее.

— Записал, — спокойно говорит он.

— Ты не знаешь, у нее много было сексуальных партнеров после изнасилования?

— Не много.

— Ну, значит у нас первый случай.

— Какой – первый?

— Бывает, что пострадавшие начинают вступать в многочисленные сексуальные связи, зачастую с малознакомыми или

незнакомыми людьми. Так они стремятся обрести способность получать удовольствие от секса. Пытаются вернуть себе

ощущение контроля над своим телом и сексуальностью. Я думаю, что наш случай – первый, когда жертва испытывает страх

перед сексом. Мармеладка твоя не может получать удовольствие от того, что принесло ей столько боли. Секс для нее –

оружие для уничтожения, а не удовольствие. Иногда сексуальный акт даже может запустить флешбэк.

— Она говорит, что ей нравится спать со мной.

— Она не врет. Она же хочет жить нормальной жизнью, только не может. Она выбирает себе партнеров, живет половой

жизнью, заново воспроизводит ситуацию, повлекшую травму. Для того, чтобы выйти из нее с другим исходом. С

удовольствием. Но она не может.

— Я так думаю, что и другой исход, и флешбэк у нас уже были. Она наутро пила транквилизаторы.

— Она после этого тебе все рассказала?

— Да.

Алёна долго смотрит на него и молчит. Кусает губы, точно не решается говорить то, что должна сейчас сказать.

— Она все еще жертва изнасилования, а не пережившая. И если она не хочет жить, как ты рассказывал, значит можно

говорить о суицидальном синдроме. Тот случай, когда жертва ищет освобождения. Сама убиться не может, но

бессознательно ищет ситуации с угрозой для жизни. Она ищет того, кто поможет ей освободиться. Добьет ее. Угробит. Она

сама не может, ей нужно, чтобы ее довели до этого. Ей еще чуть-чуть не хватает, чтобы вскрыть себе вены.

— Теперь она будет искать ту самую суицидальную ситуацию?

Они так и говорят про Дружинину: «она». Артём ни разу не назвал ее имени, Алёна не спрашивала. Они говорят о ней, как о

какой-то безликой жертве. Гергердту так легче, а Алена… наверное, просто ничему не удивляется и играет по его

правилам. Или по своим.

— А она ее уже нашла, — звучит, как гром среди ясного неба.

Гера молчит и ждет объяснений. И он их, конечно, получает.

— Это ты, — четко и внушительно говорит Алёна. — Ты, Гера. Ты – ее суицидальная ситуация. Отношения с тобой –

суицидальная ситуация. Для хорошей девочки отношения с тобой – это самоубийство чистой воды. Твоей девочке только и

не хватает, чтобы друг детства, единственное хорошее и светлое, что осталось в ее жизни, мальчик Гера, теперь мужчина, с

которым она спит, пару разиков размазал ее как следует. Растоптал и уничтожил остатки ее личности. Тогда она точно пойдет

и повесится. А ты можешь, Гера. Мы знаем. Ты уже далеко не безобидный мальчик из детства, который кормил ее ирисками.

Ты кому угодно мозги угробишь.

— Я могу, — мрачно усмехается Гергердт. Это все, что он говорит на ее слова.

— Фильтруй, Артём. Не бери во внимание что-то одно. Так нельзя. Это как сахар – по крупинкам. Да, она пришла к тебе, что-

то ее толкнуло. Но ты же ей нравишься, это очень важно. Собирай ее, Гера. Она тоже, как сахар, вся по крупицам, по частям

рассыпалась. — Алёна кидает на стол горсть сахара, тот рассыпается по поверхности блестящей крошкой. — Сделай из нее

тесто, глину, слепи. Она сильная, хорошая девочка, она молодец. Была бы слабой, давно бы убилась уже. Но она все еще

«жертва», а должна стать «пережившей». Она переживет, когда вина и стыд исчезнут, когда воспоминания перестанут

преследовать и влиять на ее жизнь, когда произошедшая трагедия перестанет быть центром ее жизни. Надо восстановить ту

часть личности, которая была заменена травматическими симптомами, чтобы она вновь почувствовала себя самой собой.

Стала «самой собой».

Гера стискивает голову руками. Опускает лоб, прикрыв глаза. Его ресницы дрожат — так сильно сжимает он веки, каменно

застыв на несколько минут.

— Я всю жизнь только разрушал. — Расцепляет пальцы и кладет ладони на колени. — Только разрушал, убивал людей. И

никому не помогал.

— Тогда отпусти. И пусть ее угробит кто-нибудь другой. Она все равно найдет того, кто ее угробит. Процесс саморазрушения

запущен. И если до этого времени он еще тлел, то теперь будет гореть адским огнем.

Он качает головой. Отнекивается.

— Тогда спасай ее. От себя самого. — «И себя заодно спасай», — добавляет мысленно. — Ее разорвали на куски. Ее

внутреннее «я» разорвали. А собрать некому. Ты же сам сказал мне, что некому.

— Некому. Только я вот не пойму, почему так. Они же семья. Настоящая. Папа, мама. Они же семья, — непонимающе