прижимает его к себе слабыми руками. Обнимает за плечи, шепчет что-то сумасшедшее. Чтобы не отдавал ее им. Кому?
Кому не отдавал?
Целует ее. Со стоном разбиваясь в девятибалльных волнах удовольствия. Изливаясь в нее толчками.
Когда все кончается, Рада приходит в себя. Сползает с кровати. Плетется в ванную. Яркий свет сбивает с ног. Колени
подгибаются, будто кто-то ударяет по ним железным прутом. Она падает на пол, сгребая что-то рукой с тумбочки. Сжимается
на полу испуганным ребенком. Ее гордая, почти мертвая душа снова прячется в тень непозабытых страхов. Они теперь
шумной стаей бьются в груди. Оглушают. Гергердт выпустил их на волю. Всех разбудил. Всех.
Закрыться. Он же может прийти за ней. Не хочет видеть его. Не может.
Переворачивается. Подползает на коленях к двери, тянется, трясущейся рукой поворачивает защелку. Упирается
ладонями и лбом в холодную напольную плитку. Шкрябает по ней, ломая ногти. Разрывается немым криком.
Хочется лезть на стену. Подохнуть хочется, только бы такого больше не испытывать. Вообще ничего не испытывать.
Подохнуть бы!..
Кое-как поднимается, включает воду, встает под теплые струи. Долго стоит под ними, обхватив себя руками. Никак не
отпускает больная дрожь.
Стук в дверь вытаскивает ее из воды.
Не вытирается. Заворачивается в большое полотенце. Отпирает свое временное убежище, протискивается мимо Артёма,
сбрасывает его руки с себя, не отвечает на вопросы. Не своим голосом говорит, что спать хочет, что надо побыстрее лечь в
постель. Холодно.
Гергердт идет в душ. Рада на кухню. Дергает нужный ящик, вытаскивает из вороха мелких вещей, каких-то лопаточек и
ложечек, баночку с таблетками. Она давно уже не пьет транквилизаторы, но они всегда под рукой.
Неловкими пальцами срывает крышку, высыпает в ладонь горсть, сует в рот по одной четыре штуки. Иначе не заснет.
Иначе не сможет лечь с ним в постель. Остальные таблетки ссыпает обратно, закрывает крышку. Слышит, как хлопает дверь
в ванной. Почему так громко? Вздрагивает. Роняет на пол таблетки, но не бросается поднимать. Смотрит, как баночка
катится под стол. Некогда. Хватает стакан, набирает воду прямо из-под крана. Запивает таблетки. Вода теплая и противная.
Тошнота подкатывает к горлу. Давясь, выпивает полстакана. Все. Вытирает мокрый рот тыльной стороны ладони. Все…
Бежит в спальню, сталкиваясь с Гергердтом в дверях кухни. Снова отбивается от его рук и вопросов. Перед тем как
забраться в кровать, натягивает пижаму. Юркает под одеяло, накрывается с головой.
fima 10.03.2015 01:03 » Глава 9
О, глаза значительная вещь. Вроде барометра.
Всё видно у кого великая сушь в душе, кто ни за что,
ни про что может ткнуть носком сапога в рёбра,
а кто сам всякого боится.
«Собачье сердце»
Она с трудом открывает глаза. Еле разлепляет веки, такие они тяжелые. Голова гудит, нестерпимая боль ломает виски —
черепную коробку. На теле словно нет живого места.
Рада осторожно убирает тяжелую руку Артёма со своего живота. Садится на смятой постели. Перед глазами тут же все
плывет, стены вот-вот упадут на плечи. Гера спит. Затуманенный взгляд концентрируется на кровавой полосе, которая
теперь украшает его мощную шею. Мысли бьют в голову как выстрел. Горло сдавливает спазм. Она касается своей шеи,
отнимает руку и подносит ладонь к лицу. На пальцах местами содрана кожа.
Дрожащими неверными движениями поправляет на себе пижаму. Неслышно покидает постель и идет на кухню. Варит
крепкий кофе. Такой, от которого язык сворачивается. Она будет пить его без сахара. Но сначала проглотит свои таблетки.
Так надеялась, что больше никогда в жизни не придется их пить…
На этот раз две. Две хватит. Это последний раз, а потом она к ним не притронется, снова будет курить. Курить, и все. Не
будет Гергердта — не будет таблеток. Это он во всем виноват. Он! Не будет Геры — не будет и таблеток!
Пока остывает кофе, Рада достает из холодильника творог и яйца. Надо завтрак приготовить. Сырники, наверное. Она
любит сырники. Гера тоже любит сырники. Мука. Нужна мука…
Присаживается на корточки и открывает шкаф. Внезапно вспоминает про порванную цепочку. Где же она? Бросает косой
взгляд на стол, он пустой, нет там никакой цепочки.
Боже, Дружинина! Какие сырники? На кухне погром, убраться надо сначала.
Пьет кофе. Выпивает чашку залпом. Наливает еще одну, чтобы остыла. Пока наводит порядок на кухне, успокаивается.
Почти. И пьет вторую чашку. Уже легче. Руки не трясутся, обморок ей точно уже не грозит. Теперь надо поскорее приготовить
еду.
Спокойно и методично замешивает тесто. Тесто не любит суеты и негативных эмоций, тут нужно настроение и
аккуратность. Жарит сырники, которые получаются румяными и очень аппетитными. Их не много, только на завтрак, чтобы
съесть теплыми. Холодные они невкусные.
Слыша за спиной шаги, немного напрягается, но внешне себя не выдает.
— Доброе утро, — приветствует, не оборачиваясь.
— Доброе, — повторяет Артём с особой интонацией, ей не понятной. Шуршит одеждой. Одевается. Его вещи так и остались
валяться здесь, на кухне. Рада только сложила их на стул.
Потом он подходит, останавливается у нее за спиной. Отводит волосы от лица. Осторожно, чуть касаясь ее щеки. Ждет,
что Рада привычно шарахнется. Но она стоит. Не спокойно, а просто замерев.
Целует ее в щеку. Она закусывает губу.
— Осторожно, у меня горячая сковорода, — тихо предупреждает.