Перерыв на жизнь - Страница 21

К оглавлению

Рада ест бутерброд, торопливо запивает его сладким кофе, листает книгу и что-то слышит о том, как она катится в

пропасть, что опускается на самое дно, раз решилась связаться с «таким человеком». В общем, мама вновь вываливает на

ее голову весь перечень смертных и не очень смертных грехов. Но как ни старается Лариса Григорьевна, из ее бурной

возмущенной речи для себя дочь вычленяет только «господи», потому что там, где есть Гера, Господь уже не поможет.

Ничего не поможет.

После двух дней с ним Рада чувствует себя на грани истерики. Еще не рассыпалась, но винтики ослабли. Когда

разрываешься внутренне, не зная, чего хочешь сильнее: повторить все, что было, или никогда его больше не видеть,

Артёма.

— Мама, хватит, — обрывает Рада, и Лариса Григорьевна, немного ошеломленная резкостью тона дочери, замолкает. — Не

трать свои нервы, мне все равно. Я это уже не раз слышала. Знаю, мама, знаю. Я сама во всем виновата. Каждый получает

то, к чему стремится, то, что заслуживает. Каждый сам кузнец своего счастья. А я кузнец своего несчастья.

— Не разговаривай со мной в таком тоне, не язви. Ты думаешь, я не переживаю? У меня сердце кровью обливается!

Все бы ничего. Говорит мать искренне, она не может говорить не искренне, она же переживает за дочь. Но этот взмах рукой,

которым она сопровождает слова, все портит. Он такой властно-пренебрежительный, что в ответ хочется скривиться.

И Рада кривится, совершенно потеряв чувство такта и сдержанность. Нагло перечит матери, не скрывая своего отношения.

Наверное, наглостью она заразилась от Гергердта.

— Конечно. Я думаю, что ты переживаешь. Я уверена, что ты переживаешь. — А в глазах неверие. Пустота. И в голосе

сарказм. Он неприкрытый, сочный, вымученный годами.

— Рада! — восклицает мать. — Просто надо забыть все, что случилось. Забыть, как страшный сон!

На эти слова Рада сначала мягко смеется и бросает книжку на стол. Потом хохочет, чем еще больше нервирует мать.

Ларисе Григорьевне не нравятся такие резкие всплески. Она очень не любит истерик и любых бурных проявлений эмоций.

Особенно, если они отрицательные, негативные. Надо держать лицо. В любом случае и при любой ситуации, главное,

держать лицо.

— Да, мама, точно. — Дочь успокаивается, но плечи еще вздрагивают. Она давится смешком. — Я и так половину не помню.

Вот когда забуду вторую половину, жизнь наладится. Будет мне счастье. Начну ковать свое счастье.

Мать замолкает, больше не скажет ни слова. Ведь Лариса Григорьевна избегает прямых разговоров о болезненном

прошлом дочери. Сама пытается забыть и никому позволяет вспоминать о том, что произошло. Она считает, что если ты

упал, то должен подняться и идти дальше, должен найти в себе силы, поставить цель и неуклонно двигаться к ней. У мамы бы

непременно получилось все преодолеть, потому что она сильная. Несгибаемая. А у Рады не получается, она слабая.

Слабачка она: так и не научилась с этим жить. Не знает, что делать со своей жизнью. Пять лет не знает, как ей с этим жить.

Вот мама знает, как дочери жить, а у Рады так не получается. Лариса Григорьевна рвала и метала, когда дочь бросила

аспирантуру.

— А у Гергердта кофе вкуснее, — говорит Рада задумчиво и уходит в свою комнату.

Однако один большой плюс от проведенного времени со своим новым любовником Дружинина для себя находит. Артём

так вымотал ее, что сейчас Рада только и думает, как бы поскорее завалиться в кровать и заснуть. А на все остальное

глубоко плевать. Она даже не включит телевизор — обойдется без него. Она ляжет в кровать, поразмыслит о своих

отношениях с Герой — странные они, нерадостные, какие-то неотделимые от боли и печали, — и отключится. А утром

встанет чуть раньше, чем обычно; накрасится чуть ярче, чем привыкла; приедет на работу и скажет Антошке, что больше они

встречаться не будут. Антошка… Надо же, сама ни разу его так не называла ни вслух, ни в мыслях, только Антоном. Но

стоило Гере его так обозвать, прицепилось. Зараза.

Рада садится на кровать и проводит рукой по светлому соболиному меху. Новый любовник — новая шуба. Гера очень

щедрый и память у него отличная. Рада и забыла, что при первой встрече ляпнула ему что-то про шубу.

Странно как-то. Жутковато. Они и сама не знала, что придет, что с ним будет. С первой встречи сомневалась, стоит ли с

ним связываться. Зато он знал. Точно знал и купил для нее шубу. Можно сколько угодно возмущаться такому нахальству и

самоуверенности, но ведь она пришла, а он оказался прав.

***

Рада вдыхает студеный воздух, вычищенный от пыли утренним дождем, и отбрасывает мысль о том, чтобы покурить;

садится в машину, подтягивая полы длинного бежевого пальто. Досадно будет, если испачкается, зря она, конечно, его

сегодня надела, не подумала.

Двадцать минут двенадцатого, а она уже свободна. Совсем свободна. Трудовая книжка в сумке, расчет должен прийти на

карточку.

О, уже пришел. СМС-уведомление сообщило, что ее банковский счет пополнен.

Дружинина уволилась. Без сожаления написала заявление по собственному желанию сразу после разговора с Антоном.

Нет, он на этом не настаивал, даже против был. Но она решила, что так будет лучше. Незачем испытывать его нервы, свои —

тоже. Он привязался к ней, будет дергать ее постоянно, а ей это не нужно.

И что теперь делать? Рада потирает прохладные ладони и кладет их на руль. Не сказать, что такой поворот событий для нее