Перерыв на жизнь - Страница 27

К оглавлению

Споим Наташку и вызовем ей такси.

— Наташка, а, Наташка, вино будешь? — на кухне задорно спрашивает Гера. Со стола берет бутылку; из рук Рады — штопор.

Ловко и быстро откупоривает вино. Наполняет им бокалы, которые тут же появляются стараниями Дружининой.

Наташка сидит, насторожившись. Смотрит на Артёма с опаской, ждет очередного уничижающего выпада. Он с откровенно

нахальной улыбкой снова поправляет галстук и садится за стол.

— Сними ты этот галстук, не договоры же подписываешь. — Рада хватается за шелковый лоскут на его груди.

— Галстук не трогай, — предупреждает Гергердт и отводит ее руку, поднимает вверх указательный палец. — Не трогай

галстук. Рассказывай, — кивает Наташке.

— Что? — растерянно переспрашивает она.

— Кто в этот раз козел, разумеется. Что еще могут девочки обсуждать за мартини?

— Да все козлы, — хмурясь бросает Кузя, запивая недовольство предложенным вином. Вам кроме как потрахаться больше

ничего не надо. — Усердно поправляет блондинистые кудри.

— А ты даешь и плачешь, — язвительно ухмыляется Гера. Смахивает несуществующую пылинку в рукава рубашки. — Я сам

сейчас заплачу от такой социальной несправедливости. Нет, пожалуй, заплач-у-у. Хочешь, денег дам, ты главное озеро

соплей не разводи.

Кузнецова снова прикладывается к бокалу. Ответить ей нечего. Может, и есть что, но она не рискует. Усвоила с ходу, что

не стоит.

Рада тоже пробует вино, хотя пить не собиралась, третий бокал для приличия поставила. Блин, что тут скажешь. Приличный

разговор в присутствии Геры не получится. Лишь в том случае, если Гера сам этого хочет, но он не хочет. Он пьян и не

считает нужным деликатничать с ее подругой. То, о чем он говорит, они и без него знают, но Гергердт не из тех, кто молчит,

когда ему есть, что сказать. Честно говоря, Дружинина на месте Наташки сразу бы свалила, как только его увидела. А

Наташка сидит, пьет и как будто не собирается уходить.

Через пару минут Рада начинает жутко раздражаться. Вот ведь… Из чистого упрямства сказанула Гере, что посиделки не

закончились, а теперь мучается. Бесится, что черные глаза Геры слишком часто опускаются ниже Наташкиного подбородка,

аккурат в вырез ее красной кофточки. И он пялится на третий Наташкин размер, ничуть не скрывая своего интереса.

Рада допивает свое вино. Артём и Наташка приговаривают бутылку. И, наконец-то, Кузнецова собирается отчаливать.

Дружинина провожает ее, тщательно сдерживая свою радость.

— Понравился? — спрашивает она, тыча большим пальцем себе за спину.

— Не-е, — открещивается на словах Кузька, — только посмотреть. С таким… Да не дай бог!.. — теперь креститься

натурально.

С милой улыбкой Рада закрывает дверь за подругой. Идет на кухню, намереваясь навести там порядок. Она раздражена

до невозможности. То ли на Наташку, то ли на Геру. То ли на себя, оттого что приревновала Артёма, и вообще, что

испытывает к нему такие сильные чувства. Их все сложнее контролировать.

Гера снимает запонки, открывает ящик и бросает их в отдел, где лежат чайные ложечки. Расслабляет узел, стаскивает

галстук через голову.

Рада загружает грязную посуду в посудомойку. Гергердт берет Наташкину тарелку и брезгливо бросает в мусорное ведро.

— Что ты делаешь? — вскрикивает она. Звон битого стекла бьет по нервам. В пустом ведре бутылка из-под вина.

— Помогаю тебе прибраться.

— Не лезь! — Сгребает со стола уцелевшие тарелки.

— Ладно тебе, чего ты переживаешь. Завтра купим тебе новые. Китайский сервиз тебе купим. Фарфоровые чашечки,

серебряные ложечки.

— Мне не нужен завтра китайский сервиз, мне надо, чтобы ты сегодня отстал от моих тарелок. Артём, иди в спальню, я

сейчас включу посудомойку и приду.

— Не хочу я в спальню, хочу здесь. — Снимает рубашку.

Рада вытирает стол. Ее движения становятся неровными. Она торопится и задевает локтем бокал, он падает и

разбивается вдребезги.

— Че-е-ерт, — протяжно выдавливает и бросает на стол полотенце.

— Вот и я говорю. Не получается у тебя сегодня с посудой, ну ее нахрен.

Гера легко приподнимает Раду над полом и переносит в сторону, подальше от битого стекла. Садит на глянцевую

столешницу. Запускает руки в каштановые волосы. Дружинина, как обычно, пытается помешать.

— Убери руки, — рычит он. Сжимает ее голову и целует в губы. Скусывает с них возмущение.

Мокрыми руками она сжимает его запястья. С поцелуем выплескивает всю свою досаду, все раздражение.

Артём кладет ладонь ей на грудь, чувствует, как твердеет сосок от легкого прикосновения. Не спешит, едва касается.

Горит от предвкушения. Совсем скоро он снимет с нее майку и джинсы. Наконец-то, — сам! Подумать только! Он ни разу не

раздевал ее. Все время получалось, что они ложились в кровать голые. Никаких заигрываний, никакого спонтанного секса.

Все как-то правильно. Душ-кровать-секс.

Сегодня ему не нужен душ, хочет ее такую. Чтобы не отмывалась, не стирала свой запах. Он хочет чувствовать ее. Сейчас

она такая ему нужна. Соскучился. Слышать ее и чувствовать. Настоящую.

— Пойдем в спальню. — Она сдвигается к краю, намереваясь слезть со стола, но Гергердт не позволяет.

— Нет, здесь.

— Мне надо в душ.

Ну вот, опять она со своим душем!

— Не надо. Ты и так из него не вылезаешь.

Спускает топ на талию, припадает к груди. Обводит языком твердый сосок, вбирает его в рот. Долго не выпускает, терзая

и посасывая.