Перерыв на жизнь - Страница 24

К оглавлению

с ним сексом или принимала душ, — ему нравилось, что она рядом.

Она и сейчас могла быть рядом. С ним в душе. Если бы не Петровна. Вот принес же ее черт не вовремя. Рада к этой

бабке не могла привыкнуть. Никак не принимала ее утонченная воспитанная натура, что таких, как Петровна, надо просто

посылать в одном конкретном направлении. Такую, если вовремя не приземлишь, она на голову сядет. А Дружинина все

«пожалуйста» да «спасибо».

Артём выключает воду, обтирается полотенцем, обматывает им бедра и идет в спальню.

Несколько минут назад он бросил на кровать свои джинсы, но сейчас их тут не было. Наверное, Петровна уже в стирку

успела утащить.

Сейчас на кровати сидит Радка с кошкой на руках и смотрит на него внушительным, недобрым взглядом. То на него, то на

Петровну, которая невозмутимо натирает стеклянную перегородку между ванной и спальней.

— Пойдем кофе попьем, — зовет Гера, улыбнувшись. Вот умеет он хмуриться и улыбаться одновременно. Такой

язвительный сразу становится, аж тошно. — Ты мне обещала сварить кофе. И не таскай кошку. — Отбрасывает полотенце и

в чем мать родила уходит за джинсами. Петровна, по-видимому, привыкшая к подобным дефиле, даже глазом не моргнула.

Она усердно орудует тряпкой, продолжая радеть за чистоту и прозрачность стекла.

— Буду таскать, — упрямо говорит Рада и, следуя за ним, застывает в проходе между спальней и гардеробной.

Гергердт натягивает трусы и джинсы. Ерошит руками темные волосы, стряхивая с них воду. Жестом направляет Раду к

лестнице.

Дружинина сбегает вниз, спускает Олю на пол. Неторопливо наливает кофе, но в движениях все же видится какая-то

принужденная отточенность.

— Слушай, а вот это в порядке вещей, что ты перед Петровной голый расхаживаешь, да? — Ставит чашки на стол.

— Петровна нормального мужика, наверное, еще до революции видела, пусть бабка порадуется, мне не жалко. Давай,

наворожи мне бутерброд.

— Гера, я в шоке. — Рада без пререканий намазывает маслом хрустящий тост, кладет сверху сыр. — Мне тоже, может,

завести какого-нибудь домработника и ходить перед ним голой, а? Пусть радуется мужичонка.

— Тебе нельзя, — качает головой.

— Почему это?

— А потому что с моей стороны – это искусство, а с твоей будет – полное бл*дство.

— Гера, не ходи перед ней голый.

— Ревнуешь? Уже? — смеется он. — Если ревнуешь, тогда никаких проблем, буду блюсти облико морале. А если нет, то

какая разница, как я перед Петровной хожу, м-м-м? — иронично протягивает он.

— Мне все равно, — совсем неубедительно убеждает Дружинина. — Кстати, как ее имя? Что ты ее Петровна да Петровна, я

так не могу.

— Не знаю я.

— Как это не знаешь? — Удивлению Рады нет предела. Она забывает, что собиралась отпить из своей чашки.

— Не помню. Ты на ее лицо посмотри, она ж вылитая «Петровна». Вот лет пять уже как Петровна.

— А как она к тебе попала?

— Это бабка моего помощника. Достала видать его, вот он мне ее сбагрил. А она прицепилась, никакая холера ее не берет.

Петровна непотопляемая, неубиваемая.

Рада мысленно соглашается с ним, вспоминая широкие плечи и выдающуюся грудь домработницы. Одним словом — Баба-

гром. Коротко стриженная и всегда немного взъерошенная.

— Гера, не разгуливай перед ней голый! — говорит Дружинина с нажимом, а он, усмехаясь, лишь пожимает обнаженными

плечами и растирает ладонью мощный торс. — Не ревную я, — отнекивается, — но это ненормально.

— Конечно. Я сейчас покраснею от стыда.

Рада делает глоток кофе и недовольно поджимает губы.

— Давай-давай, — продолжает подначивать ее, — мне нравится, как ты загораешься, заводишься.

— Я загораюсь? — демонстрирует равнодушие и небрежно отзывается.

— Да, — касается ее щеки тыльной стороной ладони. — Продолжай, мне это нравится.

— Что тебе нравится?

— Назревающая ссора. Давай. Чтобы все как положено. Скандал, битье посуды, а потом горячий секс. Можно прямо тут. —

Гера бросает взгляд на лестницу, мечтая, чтобы Петровна побыстрее свалила.

— Гера отстань, — обрывает его Рада.

— Да, давай тут, — не унимается он. — Тут мы еще ни разу не были. Давай хоть раз.

— Ну все, Артём Андреевич, — доносится грубоватый голос домработницы, и Дружинина свободно вздыхает, — пора и

честь знать. Почапала я до дому. А то Мармузик мой без ужина.

Губы Рады кривит скептическая ухмылка. Слабо верится, что Петровне знакомо такое понятие, как «честь». До сих пор не

могла Дружинина определить свое отношение к этой женщине. То ли возмущаться ее бестактностью, — чего только стоит то,

что Петровна позволяла себе подниматься, на второй этаж, когда Гера душ принимает, — то ли плевать на ее выходки. Судя

по всему, кроме нее в этом доме никого ничто не смущает. Безбожники.

— Подожди, — останавливает женщину Гера и взбегает на второй этаж.

Петровна задерживается, окидывает девушку презрительным взглядом, заносчиво задирает нос и поправляет на себе

тунику с широкими карманами. Рада спокойно пьет кофе, втайне радуясь, что через несколько минут эта женщина исчезнет с

ее глаз. Она ужасно напрягает. Совсем не так Рада представляла себе домработницу Геры. После того рассказа про

выброшенный сыр с плесенью думала, что встретит забавную старушку, а встретила настоящего монстра.

— На, загонишь по спекулятивной цене. — Гергердт возвращается и закидывает Петровне на плечо свои джинсы.

— Да ну, ты что! Такие штаны хорошие! Что это тут у нас… — перехватывая джинсы за пояс, домработница, прищурившись,